Продолжаем публиковать интервью из книги ульяновского журналиста Андрея Безденежных «Симбирский контекст. Частная жизнь». Сегодня предлагаем вашему вниманию интереснейшую беседу с Георгием Ивановичем Ступниковым, человеком, которого за колоритную внешность и неизменное противостояние развращенной властью партгосноменклатуре называли ульяновским Александром Солженицыным. Источник: сайт литературного клуба «Первая роса»

Андрей Безденежных

Справка:
Георгий Иванович Ступников
76 лет (по состоянию на 2003 год – прим. МИСАНЕЦ.РФ). В 1990-1991 годах – первый председатель-демократ Ульяновского городского Совета народных депутатов, с октября 1991 по декабрь 1994 года – полномочный Представитель Президента по Ульяновской области.

– Георгий Иванович, что послужило причиной Вашего противостояния власти? Ведь насколько я знаю, у вас была героическая юность.

Георгий Иванович Ступников

– Просто она была насыщена событиями, которые не выпало пережить многим моим одногодкам… Родился я на Ставропольщине в семье кадрового командира РККА. Мой дед по матери до 1917 года имел свой торговый дом, табуны породистых лошадей, держал наемных работников и домашнюю прислугу. Мой отец – «голь безродная» – командир казачьего эскадрона Первой конной армии Буденного, умыкнувший мою мать против воли деда. Окончив академию имени Фрунзе, он вплоть до 1941-го работал в ее стенах преподавателем и начальником курса. Все свое детство я провел в кругу семей советских военачальников. Ближайшие друзья моего отца со времен Гражданской войны – командир парадной имени Сталина дивизии комкор Николай Точенов, будущие маршалы Советского Союза – Баграмян, Кошевой, Гречко. В те годы и начали формироваться мои взгляды на происходящее вокруг, на пока еще малопонятную нам, но явно нарастающую с каждым днем тревогу взрослых.
В 1937 был арестован Николай Точенов, а вскоре я открыл дверь пришедшим уже за моим отцом. Точенова подвергли зверским пыткам, но не добились от него ни признания в шпионаже, ни оговора нижестоящих командиров в соучастии. Он был расстрелян, а мой отец – выпущен на свободу. Выпущен поседевшим, почти беззубым и давшим подписку о неразглашении происходящего на допросах.
О том, что происходило с ним, он рассказал только близким друзьям, среди которых были Баграмян и Гречко. И этот разговор я совершенно случайно подслушал.
«Так ради благополучия и безопасности кого и чего мы с 1917-го, верные присяге, честно служим, если теперь – в мирное время – страдания и потери соотечественников (по воле и от рук своих же!) стали во много раз больше, чем были в Гражданскую войну?!» – говорил отец.
Услышанное тогда не просто потрясло меня, а стало завещанием на всю дальнейшую жизнь.
Весной 1941-го отец, как и Баграмян, добился перевода из академии в приграничные войска – подальше от интриг столичных борцов за власть и их всеядных угодников. Он был назначен начальником оперативного отдела штаба 26-й армии, стоявшей в городе Самбор Западной Украины.

– Где Вы были, когда началась война?

– Буквально за две недели до ее начала, вопреки срочной телеграмме отца: «Воздержись приездом, все очень заняты подготовкой маневров», забрав нас, мать прибыла в Самбор. А 22 июня 1941-го нас с семьями штабных работников под сильной бомбежкой побросали в товарный вагон и повезли на восток. Так мы оказались в Черкесске – у родителей матери.
В тот момент мне было 14 лет. Я был высок ростом, физически крепкий и выносливый – сказалось воспитание отца, который таскал меня с собой по всем военным лагерям. Я прекрасно стрелял, окончил конноспортивную школу «Динамо», был чемпионом Москвы среди юношей по плаванию. Когда мы получили извещение, что отец пропал без вести и поэтому семья лишена пенсии «до выяснения», я взбунтовался: уйду на фронт! И до войны я убегал из дома, пытаясь уехать в сражающуюся Испанию (был пойман милицией и выпорот отцом), сейчас же – просто пристал к отступающим через перевалы Кавказа частям, прибавив к своему возрасту 3 года…
Уже осенью 1943-го, в 16 лет, я был офицером-орденоносцем, командиром роты «танкоистребителей» 2-й гвардейской Таманской дивизии, ныне открывающей военные парады в Москве. Боевой путь 1-го и 4-го Украинских фронтов стал вехами и моего пути к долгожданной Победе. А ранение, две контузии и, как следствие, инвалидность 2-й группы – это для меня память о войне и тревожной молодости…

– Знаете ли Вы судьбу своего отца?

– После войны меня пригласил Андрей Антонович Гречко. Он рассказал, что отец попал в плен под Киевом.

Андрей Антонович Гречко

Бежал с эшелона, его перехватили бандеровцы и выдали немцам. Он оказался в кременчугском лагере военнопленных, где снова попытался бежать. Отца ранили, поймали и затравили собаками.

– Какова была Ваша судьба после Победы?

– Из Чехословакии был отозван в Москву и отправлен учиться на спецфак Военного Института Иностранных языков Красной Армии, проще говоря – в разведшколу. После переподготовки меня отправили в Тегеран – в расквартированную там 39-ю Дикую Кубано-Терскую казачью дивизию – последнее конное соединение Красной армии. Основной целью моей работы была нефть, а также английские и американские воинские соединения. Через год наши войска были выведены из Ирана, и я вернулся в свою часть, в которой заканчивал войну.
И вот тут-то, окунувшись в послевоенную жизнь, будучи воспитан в довоенной среде честнейших командиров РККА, которые фанатично и жертвенно служили Родине, считая ее и свою честь превыше всего, я столкнулся с невероятным для себя и позорным для армии воровством, угодничеством, беззаконием. Многие генералы и старшие офицеры относились к подчиненным по-барски, младшие офицеры пили, а сержанты и солдаты мечтали только о демобилизации.
Я подал рапорт с просьбой об увольнении, но вместо этого был назначен военным комендантом города Белая Церковь. За три года нахождения в этой должности мое терпение иссякло окончательно. Ведь за один только год через гауптвахту – за пьянку и дебош в общественных местах – проходило по 700-900 офицеров! Последней каплей стало то, что мой командир полка (Герой Советского Союза!), принуждая солдат, ночами воровал лесоматериалы и вывозил их под видом боеприпасов. Полученные деньги он тратил на многочисленных шлюх… А когда я начал его разоблачать, на партбюро полка («Честь мундира!») мне объявили строгий выговор с занесением в личное дело «за обман партии» – за то, что я… в начале войны подправил свой год рождения и обманом (!) проник в действующую армию! Вот тогда я написал рапорт: «В такой армии служить не желаю. Добровольцем пришел, добровольцем прошу отпустить», и вместе с протестом на действия самодуров-начальников отправил в адрес министра обороны маршала Жукова (4).
Так я ушел на гражданку… Первым делом набрал учебников за 7,8 и 9 класс и с золотой медалью закончил школу рабочей молодежи, параллельно работая инструктором физвоспитания в техническом училище. И тут я вскоре обнаружил то, от чего, по сути, ушел из армии: директор нагло воровал стройматериалы, отпускаемые на ремонт училища, а его жена – директриса столовой – ежедневно сумками тащила предназначенные для обучающихся продукты питания!

– Вы пытались бороться?

– Да! Как в армии, где после моего протеста проворовавшегося командира полка без партбилета убрали из Вооруженных сил, так и теперь – директора и его жену выгнали с позором!
После школы рабочей молодежи я закончил Бауманский институт. Уже защитив дипломную работу, был вызван в КГБ. Мне сказали, что и у меня, и у моего отца биография «как стекло», и предложили быть их представителем на ракетном заводе в Днепропетровске. И в этот же день пригласили в ЦК ВЛКСМ, где предложили стать вторым секретарем горкома КПСС в подмосковном городе Ступино. Я отказался и от того, и от другого. Почему? Откровенно говоря: слишком свежи были еще в памяти события, начиная с 1937-го года, на которые прямо и крайне негативно влияли данные ведомства. Кроме того, за минувшие годы я не только хорошо познал, как и от чего страдает наш трудолюбивый и архитерпимый народ, но и воочию убедился, что в действительности стоят прекрасные и зовущие в счастливое будущее коммунистические лозунги…
Поэтому и уехал работать в оборонный НИИ под Казанью. Притом очень надеясь, что уж здесь-то трудятся только люди долга и высоких моральных принципов. А столкнулся, впервые для себя, с новым и более опасным явлением. Был пик холодной войны с Америкой, и государство жертвовало буквально всем ради дооснащения нашей армии современным вооружением. Но, как говорится: «Кому война, а кому она – мать родна!» Директор НИИ и его ближайшее окружение, в первую очередь, стремились не оправдать щедрое финансирование выполнением заказов Минобороны, а любым путем не допустить сокращения своих фондов финансирования НИИ, тем самым – обеспечить именно себе комфортное существование. Тому содействовали и местные парторганы, так же пирующие за счет оборонных заказов: по их просьбам закупалось оборудование и тут же списывалось по фиктивным актам для передачи «нужным людям». А я добивался противного – работы на полном хозрасчете с персональной ответственностью каждого за расход доверенных средств! Поэтому выступил на высоком совещании оборонщиков с аргументированной фактами критикой своего и вышестоящего руководства. И тут же последовало решение парткома: освободить от занимаемой должности, объявить строгий выговор с занесением, рекомендовать дирекции уволить.
Пришлось ехать в Москву. Пришел в ЦК ВЛКСМ – к бывшему другу, а тогда – Первому секретарю Павлову. Тот куда-то позвонил, и говорит мне: «Сейчас тебя отвезут, ты там все расскажешь». Я: «Куда?» Он: «Там узнаешь».
Меня привезли прямо в кабинет тогдашнего Председателя КГБ Шелепина.
«С кем и против чего теперь воюешь?» – спросил он, приглашая сесть. Я рассказал ему все, что меня возмущало. Информация была срочно проверена. Все подтвердилось.
«Теперь поезжай домой. Правильно поступаешь, успехов тебе, воин!» – сказал на прощанье Шелепин. В результате его вмешательства директора, заместителя и секретаря парткома сняли с работы, на начальника отдела снабжения завели уголовное дело…

– Когда Вы переехали в Ульяновск?

– В 1967 году мне поступило предложение из Ульяновска, где создавался филиал Центрального морского НИИ (ныне НПО «Марс»). Я приехал, стал заместителем главного конструктора двух основных разработок института. И что я увидел? Директор приборостроительного научно-исследовательского института оказался бывшим судовым механиком с китобойной флотилии, назначенным на этот пост по родственной протекции, чтобы быстро (руками подчиненных) приобрести «корочки» кандидата технических наук, а затем пересесть на уже заготовленное ему место в Минсудпроме! В НИИ укоренились приписки, фиктивная отчетность, круговая порука…
Жена мне тогда сказала: «Ты опять полезешь в драку?!» А я не могу по-другому! Не могу!!! Я стою на своих позициях, которые просто физически вросли в меня!
Результатом стала моя травля. Меня разжаловали в рядовые сотрудники, третировали, принуждая к увольнению, лишили места, где я мог бы находиться, в результате чего я вынужден был сидеть на лестничном переходе между этажами, пытались выселить из квартиры-общежития…
После двух месяцев бесплодных попыток добиться работы хотя бы в должности рядового техника, я написал заявление. Но не «прошу уволить по собственному желанию», а в нарсуд Ленинского района с требованием осудить меня за тунеядство! Но вместо рассмотрения моего заявления суд переправил его в обком КПСС! Это меня взорвало: в судебных органах действуют не законы государства, а принцип: «Партия – наш рулевой!» Я дал интервью в СМИ, и разразился скандал, результатом которого стал отзыв директора НИИ в Москву и восстановление меня в должности…
В 1988-м администрация отправила меня на заслуженный отдых «по сокращению штатов», так и не сумев изменить ни мои взгляды на прогнившую систему чиновничьей власти, ни мои принципы отношения к ней…

– Неужели с таким характером Вы могли спокойно усидеть на пенсии?

– Нет, конечно! Не скрою, я с большой надеждой отнесся к новому времени и назреваемым переменам… Но вскоре увидел, что все осталось по-старому! Нами продолжала управлять все та же чиновничья система! В том числе и в Ульяновске, где партийный аппарат во главе с Горячевым вскоре просто пересел из одного кресла в другое! И все его угодники пересели вместе с ним! Пример – в составе областного совета во главе с Горячевым было 25 первых секретарей РК КПСС, 23 представителя райисполкомов, 169 членов КПСС и только 19 беспартийных депутатов! И все они были либо преданными ставленниками, либо невольно находящимися под пятой «народного кормильца» Горячева.
Для борьбы с этими явлениями с 1989 года я стал сопредседателем городского политклуба – руководителем его юридической секции. Своей целью мы ставили – общество должно знать, кто им руководит и к чему это приводит! Тем самым мы хотели вернуть людей из забитости, из отупелой безысходности. Говорить им, что пока они не будут активными участниками в процессе защиты своих прав, никто и ничто им не поможет! Да как они могут обижаться на власть, если сами для себя ничего не делают, а только ждут от нее подачек?! Поэтому я всегда говорил: «Не кто-то вам, а вы сами породили себе трагедию, выбирая такую власть! Ведь именно так было и в 37-м, когда безвиннных людей уничтожали, а они все равно голосовали «за»!

– Как Вы стали председателем Городской Думы?

– В 1990-м году ветераны войны выдвинули меня в депутаты горсовета, а население избрало своим депутатом. На первой сессии в результате тайного голосования в председатели внезапно избрали меня – «бунтаря», всегда выступавшего против засилия во всем руководящей роли КПСС.
Город фактически не имел к тому времени ни городской черты, ни необходимых на его территории гормилиции, горсуда и прочего, которые уже успели ликвидировать стремящиеся к единовластию гегемоны под руководством «слуги народа» Горячева. Предстояла серьезная борьба.
И тут произошла одна вещь… Через месяц после избрания меня пригласили к Горячеву. И там Юрием Фроловичем мне было заявлено: «Вы представитель городской власти, а продолжаете жить в какой-то хрущевке! Мы подберем вам в центре особнячок, подъедут машины, погрузят и перевезут вещи. Вы же сами не будете иметь к этому никакого отношения!» Я понял, что мне предложили пройти посвящение в «цивилизованные» захребетники в среде власть предержащих… Я ответил, не раздумывая: «Давайте считать разговор со мной на эту тему первым и последним!» Потом мне передали, что у Горячева в узком кругу было сказано: «Это – не наш человек!»
Когда же после провала августовского путча я неожиданно для себя был назначен Полпредом Президента России в Ульяновской области, в отношении меня началась с помощью СМИ откровенная травля, притом с единственной целью – убрать не Полпреда, а именно неугодного им с клеймом-приговором: «Это не наш человек!».
Во всех своих начинаниях я неизменно сталкивался с откровенным противостоянием Горячева и его ближайшего окружения, которые были не только противниками реформ и самого Ельцина, но и продолжателями порочных стиля и методов руководства обществом, унаследованных ими еще со времен работы в КПСС. Естественно, что я был для них как кость в горле.
Месть не в моих правилах, но справедливость во имя других не терпела забвения. И я официально поставил перед прокуратурой вопрос: «Горячев за государственный счет, поправ при этом нормы закона и общепринятой морали, построил для себя в центре города 3-этажный особняк с резервным теплоэлектрообеспечением. Его преступное самоуправство возмущает общественность, но почему на это никак не реагируете вы?!»
После этого Горячев, видно поняв неотвратимость для себя последствий назревающего скандала, срочно вылетает в Москву. Там с помощью и участием ульяновского земляка – управляющего делами Президента Бородина, получает внеочередную аудиенцию у Ельцина, где просит освободить меня от занимаемой должности Полпреда, выдавая организованные им же обвинения и клевету подручных СМИ в мой адрес за «установленные и уже доказанные факты». И таки получает спасительную для себя подпись: освободить Ступникова от занимаемой должности!
Что до обвинений, то через 10 дней следственный отдел облУВД направил в облпрокуратуру официальный документ: «…дело по уголовному преследованию Ступникова прекращено в связи с необоснованностью обвинений».

– Не пытались ли Вы и дальше бороться с Горячевым?

– … Я боролся не с ним, а с насквозь прогнившей системой власти, которую он и ему подобные представляли на региональном уровне!

– Каков, на Ваш взгляд, должен быть настоящий руководитель или политик?

– … Прежде всего: быть порядочным и принципиальным человеком, принимать и поддерживать решения не в угоду меньшинства, а в интересах большинства, всегда оставаться открытым и доступным людям, быть нетерпимым к любым проявлениям чванства, угодничества и несправедливости, но терпимым к критике окружающих. Короче: хочешь быть политиком или руководителем? Добивайся этого без протекции, лжи или лести, а только своим трудом и знаниями. Стал им – цени и уважай не только помощь, но и контроль со стороны общества. Главное – всегда помни, что живешь за счет общества, и не оно перед тобой, а ты перед ним в неоплатном долгу. Иссяк творческий потенциал – не становись захребетником – уступи место достойному его!

– Есть ли шанс на то, что и российские власти когда-нибудь повернутся лицом к нуждам народа?

– Я – оптимист, хотя Владимир Путин – моя, как и большинства сограждан, последняя надежда на это. Я верю и в то, что еще не сказал своего решающего слова народ. Лакмусовой бумагой будут предстоящие выборы!

– Как Вы относитесь к администрации Шаманова?

– … Объективно – как к органу управления областью, которому досталось от предшественников крайне тяжелое наследие буквально по всем направлениям.
… Сочувственно – как к органу управления, только завершающему свое формирование в команду профессионалов-единомышленников.
А о результативности работы этой команды, как и о возможных последствиях этого для области и населения, пока говорить преждевременно.

– Какое событие в своей жизни Вы считаете самым главным?

– Как и все мои ровесники – победное окончание Отечественной войны!

– Что для Вас значат деньги?

– Нужно иметь их не больше, чем этого требуется для достойной жизни членов твоей семьи. Излишек их – только развращает людей, не делая счастливее!

– Какого качества, как Вы считаете, у Вас нет?

– Так считаю не я сам, а говорят окружающие, с которыми приходится часто общаться: эгоизма, завистливости, злопамятства и мстительности.

– Удовлетворены ли Вы чем-либо в своей жизни?

– Да! Прежде всего тем, что не прятался за чужие спины, выполняя свой военный и гражданский долг перед обществом. И естественно – наличием трех собственных детей, а так же четырех внуков…

– Не было ли когда-либо мысли уехать из Ульяновска, из России?

– Из России – никогда! Из Ульяновска – в недалеком будущем, когда, помимо моей воли, увезут на Ишеевское кладбище…

Впечатления от встречи:

Впечатление двоякое.
С одной стороны, Георгий Иванович – личность, конечно же, легендарная. Плюс к этому, общаясь с ним, я увидел, что и в 76 лет можно быть жадным до жизни и по-настоящему молодым человеком.
Но с другой стороны, в Ступникове меня очень отпугнула его полная, граничащая с самоуверенностью убежденность в своей правоте…
Для меня истинный человек – человек постоянно ищущий и сомневающийся (в том числе и в собственной правоте). Будучи на все сто уверенным в своих суждениях, человек обедняет себя, делает «моноплановым», что, согласитесь, совсем не согласуется с нашим ярким и «многоплановым» миром…

В следующую пятницу читайте интервью с доктором философских наук.