Конкурс «Первая роса» вот уже 20 лет объединяет молодых поэтов и прозаиков из Ульяновской области. Когда-то произведения конкурсантов публиковались в «Молодёжке». Мы решили вернуть традицию и познакомить читателей с новыми именами.

Поэзия

Александр Бухарин

Работает в Ульяновском государственном академическом симфоническом оркестре.

Я КРАШУ КОМНАТУ ЦВЕТАМИ

Я крашу комнату цветами.

Те, кто погиб, – хоть бы не зря!

В тот день над спящими садами

Взошла победная заря.

В груди у русского народа

Остался несводимый след –

Заря весны, заря свободы,

Дни поражений и побед.

Лета идут, и умирают

Герои, что внушали страх,

А кто не умер – доживают

Век на воде и сухарях.

Какая горькая расплата!

Мне, право, нечего сказать:

Чужие страны брать когда-то,

В своей – в обносках умирать.

Как дорого далась победа!

В соседском слышу я окне:

– Скажи мне, мама, где наш деда?

– Погиб он, дочка, на войне.

Скорблю по тем, кто защищали

Мир. Не увидят больше свет!

Ценою жизни увенчали

День величайшей из побед.

 

 

Ангелина Качалкина

 

Студентка  УлГПУ им. И.Н. Ульянова.

 

 

Ой ты Родина, ой ты милая,

 

Сколько сёл в тебе, деревень,

 

Воплотивших святое, родимое,

 

То, что ищем мы каждый день.

 

А поля твои перекатные,

 

Точно море во время грозы,

 

И ласкает их солнце закатное

 

В ожиданьи заветной слезы.

 

А леса твои величавые

 

Напоят в знойный день тишиной,

 

Неприступные, одичалые,

 

Нелюдимые, вместе со мной.

 

А река, свои воды катящая

 

Так же плавно, как реет орёл,

 

И певучая, и блестящая,

 

И могучая, точно вол.

 

Ну а храмы твои белоснежные,

 

С куполами, летящими ввысь,

 

С красотой неземною, безбрежною:

 

Только сердцем в неё окунись

 

И почувствуй рождение нового,

 

Что волнует столь радостно кровь,

 

И зовётся открыто свободою,

 

И рождает к Отчизне любовь.

 

 

Дмитрий Манцуров

 

 

«НУЛЕВЫМ»

 

Одинаково всё, на грани.

 

Поколение «нулевых»

 

Резким слогом старое травит,

 

Наготу свою не прикрыв.

 

 

 

Неумелые рваные слоги,

 

Чтоб немного украсить стекло,

 

Застревают в начале дороги,

 

Не придумав в конце ничего.

 

 

 

Рифм убитых лежит в канаве

 

Столько – сложно теперь зарыть,

 

Всё не важно, так тянет к славе,

 

Что о них можно забыть.

 

 

 

Этим строкам обидится каждый,

 

Кто в упряжке первых собак

 

Себя числит гением дважды

 

Среди прочих серых бродяг.

 

 

 

Я хотел бы увидеть звезду

 

(Нет, их много не может родиться!),

 

Ту звезду, за которой пойдут,

 

И захочется ей открыться.

 

 

Ольга Вольнова (Вотякова)

 

«Работаю учителем в Симбирской гимназии «ДАР». Стихи пишу с детства. Считаю своё творчество не только формой самовыражения, но и возможностью перевоплощения на пути осознания себя».

 

А что останется?

 

Ещё один сезон иссяк,

 

Истёк, усох и сбросил семя,

 

Залог доверия засеян,

 

Сезон наедине со всеми,

 

Когда ты наизнанку вся.

 

Тускнеет всё: восторг и страх,

 

Один сезон другой заменит

 

(Лишь не унять вторженья в Йемен),

 

Проходят быстро сыпь мгновений

 

И рябь эмоций «ох!» и «ах!».

 

«А что останется?» – вопрос,

 

И он долдонит дятлом метко,

 

А ты кукушка и наседка

 

Своих идей со вздохом предков,

 

И выбор лучшего непрост.

 

Останется душа! Чиста,

 

Хотя изрыта бренным бытом,

 

Измята вся и перешита,

 

Тоской своею не убита,

 

Жива у своего креста.

 

 

 

Проза

 

Илья Шестаков

 

24 года, учится в УЛГПУ им. И.Н. Ульянова в магистратуре историко-филологического факультета.

 

«Красная лампа»

 

Я провожу рукой по поверхности стола и касаюсь этих вещей так бережно, словно они могут рассыпаться в моей ладони. Но нет, с ними ничего не произойдёт, как не происходило и всегда до этого. Складной ножик, довольно неплохой, швейцарской фирмы, выкидывающий своё лезвие по первому требованию. Я им пользуюсь, в основном, чтобы побриться в маленькой раковине, стоящей в глубине гостиной. Сейчас бороды почти нет, но я всё равно двигаюсь к раковине, чтобы охладиться после тяжёлого сна. Резкий рывок крана вправо, и мне в руки бьёт напор холодной воды. Я барахтаюсь в нём и, насытившись прохладой, возвращаюсь на диван. Горячей воды в кране, в общем-то, не бывает, а если и случится такая удача, то я ей не пользуюсь, уже привык к холодной. Отложив ножик подальше, я вновь решаю рассмотреть несколько фотографий. В последнее время я делаю это довольно часто, мне это необходимо, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей.

 

«А вот и снова вы, мои прекрасные незнакомцы», – говорю я и беру первый снимок, на котором стоят молодые парни и машут мне из далёкого прошлого. Один из них одет в классический костюм – тройку, другой смеётся во всё горло, лямка рюкзака свисает с его плеча и, наконец, третий вообще не смотрит в объектив, наверное, его кто-то отвлёк за кадром. Этот третий всегда привлекает моё внимание больше всего. Его взгляд искоса создаёт в моей голове какие-то вопросы, которые я сам далеко не всегда могу сформулировать. Что они пытаются передать мне из тех далёких лет, о которых я даже не помню? Кто эти люди?

 

Но если бы это были единственные вопросы, на которые я ищу ответы, всё было бы очень просто. Я бы придумал себе загадочных друзей, с которыми мы когда-то были очень близки, сочинил бы их биографии, наделил бы их разными характерами, создал бы их плюсы и минусы и обязательно придумал бы поворотный момент, после которого мы бы расстались, и я заснял их напоследок. Но всё это не имеет значения. Уже не имеет. Потому что фотографии – это просто часть большего.

 

Я подхожу к окну и смотрю на звёзды. Я забыл, как выглядит солнце. А может, я его и не видел никогда и оно тоже часть моего воображения? Как когда-то древние греки создавали себе таинственных обитателей Олимпа, так и я выдумал себе день и свет? Может, я был рождён в тёмной пещере, под покровом ночи, просто шли года, века, тысячи лет, и пещера превратилась в эту квартиру?

 

Ирина Келеш

 

 

Урюк персикового дерева

 

Я купил просторную квартиру в новостройке — лысую бетонную коробку без санузла и с голым балконом. Чтобы отремонтировать её, понадобились немалые вложения. Решил немного сэкономить и по совету друзей нанял парня, через посредника, из Средней Азии. Отдал ключи, привёз материал. Через неделю приехал посмотреть квартиру, зашёл на балкон и выругался от неожиданности. В самом углу лежала грязная синяя тряпка, а в ней копошились два птенца. Я окликнул работягу.

 

— Эй! Абдул!

 

Парнишка прибежал из соседней комнаты и улыбнулся.

 

— Абдрахман я.

 

— Что? — не понял я. Для меня всё, что говорил этот паренёк, было тарабарщиной.

 

— Не Абдул — Аб-ду-рах-мон!

 

— Аа-а, — понял я. — Что это? Утки?

 

Я указал на птенцов и брезгливо поморщился.

 

— Не-е-ет, — Абдурахмон отрицательно закачал головой. — Ворона! Ворона!

 

— Ворона? Это птенцы вороны? Слушай, убирай их отсюда!

 

Парень вдруг жалостливо поднёс руку ко лбу.

 

— Можно, пока я здесь работаю, пусть они живут. Жалко, кошка съест.

 

— Ага, а если они вырастут, то сожрут кошку.

 

— Не-ет, — Абдул заулыбался, как ребёнок.

 

Я махнул рукой и ушёл с балкона. Прошёл на кухню, а там прямо на полу была расстелена газета. На ней, словно на скатерти, лежали белый хлеб, сахар-песок и кипяченая вода.

 

Продолжение читайте на портале misanec.ru.

 

Валерия Прохорова

 

Горько!

 

Сколько Женя себя помнила, вход в эту дверь был строго воспрещён по многим причинам: сначала там жил бабайка, уносящий непослушных детей в тёмные леса — и она несколько раз даже слышала его хриплые стоны. Потом туда переселилась старая тучная женщина, никогда не встававшая со своей прогнувшейся кровати и смотревшая в щёлку приоткрытой двери своими большими выпученными глазами. Бабу Раю девочка почти не помнила. Её редкие визиты погостить ограничивались игрой на веранде или в большом яблоневом саду за баней. Несколько раз она слышала, как в этой каморке разговаривал дед, ворчал отец или кашлял сам её обитатель. Но посмотреть на прабабушку она так и не решалась: всеобщее строгое «Нельзя!» стало для её любопытства непреодолимым препятствием.

 

Поэтому, когда из комнаты за белоснежной дверью послышался хриплый сдержанный кашель, девочка вздрогнула. Ручейки как-то сами прекратили литься, и она притихла.

 

— Саша!.. — чуть слышно раздалось за стеной, так беспомощно и тихо, что тут же утонуло в звуках с улицы. Девочка испуганно не отзывалась. Сиплый голос за дверью, повторивший протяжно: «Саша…», заставил девочку сжаться и забиться в угол софы.

 

Женька задумала бежать. Прыгнуть с софы и что есть силы рвануть в длинный коридор, через толпу танцующей под музыку родни куда-нибудь в огород. Она мужественно досчитала до трёх и, глухо стукнув пятками о деревянный пол, бросилась прочь. Но то ли слёзы застлали глаза, то ли ноги так спешили унести её подальше, что она не рассчитала высоту высокого порога, — Женька, вытянув руки вперёд, только плашмя упала на пол. Упала и во весь голос завыла. От боли. От обиды и от того, что через долгие две минуты её невыносимых страданий музыка, лившаяся из всех форточек, так и не стихла и никто не распахнул дверь веранды, чтобы прийти ей на помощь. Только устрашающий голос за стеной продолжал тихо вопрошать:

 

— Кто там?.. Володя?..

 

Продолжение читайте на портале misanec.ru.

 

Элла Жежелла

 

Настоящее имя — Виктория Румянцева. Слегка эксцентричная дамочка. Начинающий кинодраматург (есть два фильма по её сценариям). Пишет прозу о современной женщине. Журналист.  

 

А ты ощущаешь вкус?

 

Город был пустым. Опять. Как неуютно и… странно. Иначе я никак не могу описать свои эмоции. Наверное, не привыкла ещё.

Самым сложным поначалу казалось… банальное отсутствие вкуса. Так привычны ароматный кофе и пирожное с утра, что не задумываешься об этом. После смерти же отсутствие этой мелкой радости терзает неимоверно.

Пончик хочу. Вот почему многие учения советуют отказаться от земных привычек? Сластолюбцам и чревоугодникам заняться явно нечем. Как и нет возможности уйти от своих мыслей заеданием. Или от отсутствия мыслей.

Рабская покорность — это хорошо, если тут есть Кто-то, способный оценить это и снизить «срок», коль таковой имеется, за мои прижизненные преступления, вроде чревоугодия по ночам, злости на сестру.

Я плутала по заспанным улочкам, думая о жизни, пытаясь раскаяться, осознать свои ошибки.

 

До меня донеслась громкая дискотечная музыка. Тут есть люди? Кому-то весело?!

Я поспешила на звук.