Интервью из книги Андрея Безденежных «Симбирский контекст″, 2003 год. Источник: сайт литературного клуба «Первая роса»

Андрей Безденежных

Справка:

46 лет (по состоянию на 2003 год – прим.портала). Родился в Ульяновске. Самый крупный переводчик в Ульяновской области. Свободно владеет 70 языками.

Александр Сабо

– Александр Владимирович, откуда у вас такая необычная для русского слуха фамилия?

– От предков… До Великой французской революции 1789 года они жили во французской провинции Шампань и занимались виноделием. Были, так сказать, мелкими собственниками. Сама же фамилия «Сабо» (по-французски она пишется «Sabot») означает «деревянная обувь». Ее носили крестьяне, то есть, вероятно, мои еще более далекие предки были простолюдинами. Когда же началась революция, начались погромы, убийства, экспроприация. Спасаясь от нее, мои «праотцы» – два брата с семьями – подались в Россию. Одна ветвь осела в Санкт-Петербурге, другая здесь – на Волге…

– Почему бежали именно в Россию?

– Тогда во Франции правил Наполеон. И все, кто не хотели иметь к нему вообще никакого отношения, бежали от него как можно дальше – в Россию, в Польшу и Прибалтику.

– Чем занимались ваши прадед и дед?

– Знаю, что прадед при Александре Втором получил потомственное дворянство, дед Пьер Базиль (Петр Васильевич – по-русски) занимал высокую должность заместителя начальника одного из симбирских губернских управлений. Он, кстати, пытался заняться у нас здесь виноделием. В ныне затопленном Волгой Подгорье были вполне приемлемые условия: виноград там был защищен от ветров, и более-менее вызревал. Но все равно, сырье было недостаточно хорошим, и это занятие для деда, скорее, было данью предкам, чем серьезным ремеслом. Крупный земельный надел у деда был и в Алатырьском уезде, тогда входившем в состав Симбирской губернии. В самом городе Пьер Базиль построил дом, во флигеле которого я живу и поныне.

– А отец?

– Отец учился в кадетском корпусе, но потом в 16 лет ушел добровольцем воевать на стороне красных. Тогда так поступали многие дворяне, опьяненные идеей революции. Скоро отец стал кадровым офицером, участвовал во многих войнах, в Великую Отечественную командовал батальоном и дошел до Берлина. После войны вышел в отставку, работал в Ульяновске бухгалтером.

– Его фамилия и происхождение никогда не становились причиной репрессий?

– Ничего такого не было. Наверное, это судьба.

– Знал ли ваш отец иностранные языки?

– Он с детства хорошо знал французский и немецкий. Когда же в составе частей красной армии освобождал Венгрию и Румынию, то очень легко освоил и эти языки. Так что предрасположенность к языкам у него была. Это при том, что «чистые» французы «не способны» к языкам, потому что искренне считают свой язык самым совершенным в мире, полагая прочие «варварскими наречиями».

– Почему ваша семья не вернулась во Францию после поражения Наполеона?

– Наверное, из-за того, что мои предки начали считать себя русскими. Ведь тут как получается – если одно поколение проживет на чужбине, то их дети начинают чувствовать себя гражданами новой страны. Был только один факт попытки возращения, да и тот неудачный – сестра моего отца в свое время пыталась уехать, но ей помешала Октябрьская революция…

– Ощущаете ли вы лично Ульяновскую область как родину?

– С одной стороны – да, но с другой стороны, постоянно чувствую потенциальную возможность существования на родине моих предков. И это иногда доставляет какое-то внутреннее беспокойство. Франция живет во мне, и я никуда не могу от нее деться. Постоянно чувствую себя как бы человеком двух культур.

– В чем разница между русской и французской культурами?

– Франция – это живой, изобретательный ум, не теряющийся ни в каких ситуациях, всегда способный выкрутиться из любого положения. Франция – это пренебрежение к опасностям, беспечность и переоценка своих возможностей. Франция – это олицетворение активного, живого Запада, постоянно пытающаяся достичь результата действием… Ну а Россия – она более основательная, страдательная, более склонная к пассивным действиям. Она пытается достичь цели состоянием, умением выждать. Россия больше привыкла решать не сиюминутные, а оттянутые во времени задачи. Если вы вспомните войну 1812-го года между Россией и Францией, то там это проявилось в полной мере. Войска Наполеона победоносно, «наскоком» дошли до Москвы, а потом, когда поняли, что война на этом не закончилась, просто развалились.

– Если Россия – «пассивная» страна, то какой тогда Ульяновск?

– Он с самых давних времен еще более медленный – пассивный в квадрате… Мы находимся в глубинке, на обочине цивилизации, на обочине активной жизни. Но это тоже имеет положительную сторону. Наш город способствует развитию созерцательного, философского мировоззрения, у нас больше мыслителей. У нас меньше возможности получать знание, но больше возможности анализировать, перерабатывать уже имеющуюся информацию. В Ульяновске очень хорошо быть творческой натурой, но получать реализацию своей натуры в социуме – этого в нашем городе уже не получится. Однако, с другой стороны, там, где есть возможность реализовываться и зарабатывать, не остается времени заглянуть в себя… Такой вот парадокс…

– А вы никогда не хотели вернуться во Францию?

– Хотел… Почему не уехал? Этого не объяснить. Наверное, и мои предки на этот вопрос не смогли бы ответить. Конечно же, всегда есть какие-то внешние обстоятельства, но это повод, а не причина. Так что, я не знаю. Наверное, я все-таки больше созерцатель…

– Значит, ваша русская половина все-таки победила?

– Отвечу так: французы очень любят свою родину. Так что решайте сами – кто во мне победил: французский русский или русский француз…

– Когда вы почувствовали интерес к иностранным языкам?

– Примерно лет в пять-шесть. Мне нравилось выписывать буквы из разных алфавитов – иероглифы, арабскую вязь, греческие буквы… Они меня буквально зачаровывали, я болел ими! Думал: «Неужели настанет день, когда я выучу эти языки?!» В школе я досконально изучил французский, итальянский и испанский языки. Причем итальянский выучил в рекордно короткие сроки – за три месяца! После окончания института я знал уже десять языков. В 27 лет выучил последний незнакомый мне европейский язык – албанский…

– Что влечет вас к постижению нового языка? Почему вы выбираете для изучения именно этот язык, а не иной?

– В этом есть какая-то магия… Я смотрю на язык и понимаю, что мне его хочется. Языковые формы вызывают такое непреодолимое чувство, горячее желание растворить их в себе, сделать их частью себя. Мое ощущение, наверное, сродни ощущению художника, который смотрит на какую-то натуру и понимает, что не может ее не нарисовать. Ему просто хочется ее воплотить!

– Как происходит процесс изучения новых языков?

– В языковой группе всегда какой-то язык знаешь лучше, он и служит основой. Другие языки как бы нанизываются на него. После французского, были родственные – романские. Потом выучил немецкий, на него «нанизался» шведский, голландский, норвежский, датский, исландский. После тридцати я занялся арабским языком. Мостиком к нему оказался греческий. С арабского перешел на иврит, потом на хинди. Долго не решался подступиться к японскому языку, боялся. Там же одних иероглифов около трех тысяч! Японский оказался самым тяжелым для меня – учил его около трех лет. Кстати, вопреки устоявшемуся мнению, самыми близкими для японского языка является не китайский, а финно-угорские языки, например финский…

– Сколько часов в день у вас уходит на изучение языков?

– Часов восемь-девять. Но не только на изучение. Ведь самые трудные языки нужно не только выучить, но потом еще и не забыть. На каждый из них нужно выделять по 15-20 минут в день – повторять и повторять.

– Не мешает ли работа этому процессу?

– Нет… Ведь я все жизнь работаю переводчиком – то в НИИ, то на автозаводе, сейчас – в переводческом центре.

– Какими языками занимаетесь сейчас?

– Языками Юго-Восточной Азии – Таиланда и Кампучии.

– Если вас выбросить в любую точку планеты, найдете общий язык с местным населением?

– Да. Парадоксально звучит, но я знаю даже те языки, которые не знаю… Это свойственно многим полиглотам. Например, если вы знаете монгольский язык, но никогда не общались с бурятами и калмыками, то, попав в их среду, обнаруживаете, что свободно понимаете о чем они говорят, разбираете печатную продукцию. Многие языки похожи. Тем более для тех, кто знает их множество.

– Почему все человечество, такое похожее по сути, не говорит на одном языке?

– Если сравнить все языки, то мы увидим, что во всех них есть что-то общее. Но в одном развит какой-то один аспект, в другом – другой… Например, есть тональные языки. Это те, в которых смысл слова зависит от тона, которым вы его произносите. Сказанное с разными тонами слово означает совершенно разные и никак не соотносящиеся друг с другом вещи. А в арабском языке есть так называемое двойственное число. Во всех остальных есть единственное число (один) и множественное число (много), и только в арабском – еще и двойственное число (пара). Может быть, объяснение этому в том, что каждый язык зависит от среды, в которой развивался определенный народ – от климата, материального благополучия, окружения. В каждых конкретных условиях у народа развивались определенные особенности, нужные ему для выживания. А язык был сопутствующим этому развитию фактором. А может быть, рационального объяснения этому вообще нет, а причина – чисто метафизическая. Может быть, права легенда о Вавилонской башне, согласно которой Высший Разум, смешав языки, решил таким образом наказать людей за высокомерие.

– Вы изучаете языки и культуры. Какая из культур, на ваш взгляд, более передовая, более продвинутая?

– Этот аспект постоянно меняется. Когда-то светочем культуры была Франция, потом – Германия. Сейчас эстафету приняла Америка, которая, не имея собственной культуры, объединяет (но не смешивает) культуры всех народов, живущих на ее территории. Ныне США – это некий прообраз грядущего государства, которое объединит весь мир…

– То есть, чтобы России жить лучше, надо следовать за Америкой?

– Просто не нужно оставаться на обочине мировой цивилизации! Не нужно говорить, что мы, русские, не такие как все, и у нас какой-то особый путь развития. Раз мы причисляем себя к европейским странам, то нужно идти тем путем, которым идет Европа. Россия должна ощутить себя частью Европы…

– Как вы относитесь к областным властям – к нынешней и предыдущей?

– Вы знаете, я как-то, наверное, другим занимаюсь, и в политике я вообще ничего не понимаю. Но хотелось бы, чтобы власть была по-настоящему либеральной, по-настоящему европейской. Ведь что такое европейская модель? Ее основа – гуманизм, идея свободной, самодостаточной человеческой личности, которая свободно развивается. А значит, власть должна обеспечивать условия для этого развития…

– У каждого своя правда. В чем ваша?

– Постоянное приобщение к другим культурам сделалось для меня формой существования. Поэтому моя правда, наверное, такая – покуда существую, я изучаю и буду изучать другие языки. Языков на самом деле очень много. Изучить их все – никакой жизни не хватит…

– Каким жизненным опытом вы хотели бы поделиться с людьми?

– Знаете, у меня не настолько много жизненного опыта. Моя жизнь протекает больше не во внешнем, а во внутреннем мире. Поэтому жизненным опытом не мне надо делиться, а со мной бы кто поделился.

– Не мешает ли изучение языков семейной жизни?

– Мешает. Я до сих пор холост… Но, по большому счету, это меня не очень и заботит.

– Какое значение для вас имеют деньги?

– Хорошо, когда деньги есть… Но, не знаю, может быть, оттого, что у меня их никогда не было, я так и не научился их ценить. Обращаюсь с ними слишком легкомысленно, и, наверное, поэтому они меня не любят и не идут ко мне.

– Какое событие вы считаете самым важным в своей жизни?

– Это опять же вопрос для человека, чья жизнь богата событиями. В моей жизни трудно выделить что-то. Если же говорить о жизни внутренней, то это – тот момент, когда лет в семь я понял, что в мире существует не один язык, не одна система письма, а масса! Меня тогда это буквально осенило! И следующей же мыслью было осознание нашей человеческой конечности в этой прекрасной бесконечности. Того, что всего вокруг так много, а человеческая жизнь такая короткая.

– Верующий ли вы человек?

– Наверное – да…

– В какой из изучаемых культур вы нашли Бога?

– Высший Разум – это Логос, это то синтезированное и вобравшее в себя абсолютно все слово, которое я ищу в разных языках. И иногда я его нахожу. Бог везде! По большому счету, нет никакого противоречия ни между культурами, ни между языками, ни между религиями. Нет разницы в конце – когда человек уже постигает Бога, есть разница в пути этого постижения. Ну а все же межрелигиозные и прочие конфликты придумываем мы сами в силу своих личностных амбиций.

– Чего вам, по большому счету, не хватает в жизни?

– Выхода в мир – пособий, словарей, учебников. Со всем остальным я могу смириться.

– Знаете ли вы, чем сейчас занимаются ваши родственники, оставшиеся во Франции?

– Они по-прежнему занимаются виноделием.

Впечатление от встречи:
Александр Владимирович – самый интеллигентный человек, с которым я когда-либо встречался. Эта интеллигентность в доброжелательности, в мягкости, в бесконфликтности, в отсутствии чувства некой собственной важности, в желании сделать так, как будет удобнее собеседнику. Не знаю, может быть, это действительно чисто французские черты. Среди русских людей они, к сожалению, встречаются очень редко…